Преодолев бесчисленные технические и организационные препятствия, Королев 10 октября проводит первый пуск ракеты Р-1. Меньше, чем за месяц, стартуют еще восемь ракет. Итоги более чем скромные. Военные не скрывают своего недовольства. Не таясь, задорно поглядывая на московских инженеров, они говорят:
- Да если нашей бригаде отдать весь тот спирт, который мы в нее вливаем, мы бы любой город разнесли в пух и прах безо всякой ракеты...
Спирт действительно был отменный, поскольку поставлялся не откуда-нибудь, а из столицы, с Первого Московского ликеро-водочного завода...
За шутками военных Королев явно видел их неверие, разочарование, которое надо было переломить. Он должен был заставить их поверить в ракету. Королев яростно пресекает все подобные остроты и "пораженческие разговорчики". Падение авторитета ракетчиков он переживает как личное оскорбление. Становится еще суше, еще официальное, очень болезненно относится к любому действительному, а подчас и мнимому выражению неуважения к себе и своим товарищам. Всем запомнился, например, такой случай.
На стартовой позиции стоял "банкобус" - так называли автобус, в котором проводили совещания, обсуждали ход работ. Непременно кто-нибудь был особенно красноречив, как говорили - "держал банк", отсюда и "банкобус". Однажды во время очередного обсуждения в присутствии Вознюка и других военных в "банкобус" заглянул молодой солдатик-дневальный и спросил сонным голосом:
- Королев, есть такой?
- Ну, я - Королев, - отозвался Сергей Павлович.
- Тебя к телефону...
Королев бросился на солдатика, схватил его за воротник шинели и, тряся, как куклу с болтающейся головой, страшно выкатив глаза, кричал ему в лицо:
- Я с тобой спирт пил, мать твою?!! Я с тобой в канаве валялся?!! Так какого же... ты мне тычешь?!! Я тебе кто?!!
Его еле удалось оттащить от насмерть перепуганного дневального...
Воскресенский, Трегуб, Смирницкий работали, как "потные черти" (любимое выражение Алексея Михайловича Исаева), искали, отчего хлопки в двигателе, почему она не запускается. Люди Пилюгина во всем обвиняли двигателистов. Люди Глушко - управленцев. И те и другие приводили убедительные доказательства своей невиновности. Королев слушал их с мрачным выражением лица.
- Не рассказывайте мне о том, по каким причинам вы не виноваты, - говорил он. — Расскажите мне, по каким причинам она летать не хочет.
В конце концов выяснилось, что все дело в дрянных реле и разболтанных многоканальных штекерах...
- Надо, чтобы штекеры входили, как папа в маму, — объяснял Королев на стартовой площадке, используя сравнение, наиболее запоминающееся солдатам, живущим в безлюдной степи.
На все проверки и доделки ушел год. В сентябре-октябре 1949 года второй серией пусков он доказывает, что ракета летает хорошо. После этих испытаний Р-1 принимают на вооружение - это была первая ракета Королева, принятая на вооружение.
В марте 1947 года Сергей Павлович сделал на ученом совете НИИ-88 доклад, в котором рассказал о преимуществах отделяющейся головки, и получил полную поддержку. Так появилась ракета Р-1А, — "единичка" с отделяющимся боевым зарядом — "аннушка", называли ее на полигоне, точно так, как называли московский трамвай, который ходил тогда по бульварному кольцу...
Итак, отделяющаяся головная часть нужна была Королеву для ракеты Р-2. Но быстро выяснилось, что в ее испытаниях очень заинтересованы физики и геофизики. С 1949 года начинается и уже до конца жизни не прекращается история контактов Сергея Павловича с наукой академической.
Не без труда с помощью Вавилова Вернов получил у Устинова разрешение установить свои приборы на двух Фау-2. Осенью 1947 года маленькая экспедиция физиков приехала на полигон Капустин Яр. Разместились в спецпоезде. У них была даже своя "академическая" землянка, в которой готовили к полету аппаратуру. Первый раз "академическая ракета" стартовала 2 ноября 1947 года и весьма успешно: сигналы с баллистической траектории были приняты, раскодированы и проанализированы.
Кстати, на полигоне Уайт-Сэндз Фау-2 еще раньше - в апреле-мае 1946 года — тоже были использованы в научных целях. Поскольку американцы привезли много ракет, план был составлен с размахом: предполагалось запустить 25 Фау, а стартовало 69, из которых только 32 более или менее выполнили программу полета.
Прошло меньше года после того, как в Кап.Яре отстреляли весь маленький запас трофейных Фау-2 и в МИКе появилась новенькая, "с иголочки", советская копия: Р-1. Уже на первых ее пусках в октябре 1948 года исследования космических лучей были продолжены в двух новых полетах. Круг интересов физиков расширялся, а теперь, узнав о проекте ракеты с отделяющейся головной частью, они пришли в полный восторг: можно было точно померить газовый состав и температуру верхних слоев атмосферы. Раньше это сделать было трудно, поскольку ракета своим газовым хвостом "пачкала" эксперимент. Военные относились к физикам со снисходительным скептицизмом: "Ну ладно, так и быть, ловите ваши космические лучи, занимайтесь всей этой ерундой, но только не мешайте, не путайтесь под ногами в наших делах государственной важности".
В конце апреля 1949 года Сергей Павлович улетает на полигон для проведения первой серии пусков из шести "аннушек". В Кап.Яре стояла чудесная погода, цвели тюльпаны и не было этой ужасной пыли. 1 мая они определили себе днем отдыха, загорали и даже купались в теплой старице, а на следующий день, уступая активному напору военных, устроили банкет. Собралось около дюжины представителей "элиты" Кап.Яра, включая трех девушек из НИИ-88, приглашенных для украшения мужского общества. "Народ пил и веселился от души, - писал Сергей Павлович Нине Ивановне, - танцевали до упаду и еле разошлись в 3 часа, а я скучал несусветно, пил чуть-чуть и без конца вспоминал тебя... Т.к. этот банкет устраивал "Главный", т.е. я, то он влетел мне почти в тысячу рублей. И я все эти дни вел очень скромный образ жизни, т.к. сижу без денежек".
Первый старт Р-1А состоялся 7 мая. На следующий день Королев писал домой: "Вчера был наш первый концерт, прошедший с весьма большим успехом. Это очень приятно и, надеюсь, знаменует успешное осуществление в жизни одного из очень важных этапов нашей работы". Возбужденный, веселый Королев тут же требует самолет, летит в район цели, с воздуха находит две воронки, уговаривает летчиков посадить Ли-2 как можно ближе к воронкам:
- Некогда бродить по степи, посмотрим и назад!
Ракета упала неподалеку от головки, воронка здоровенная - метров шесть глубиной. Болванку не нашли - ушла глубоко в песок.
- Не так надо делать, - говорил Королев. - Надо все-таки закладывать немного взрывчатки и дымовые шашки, сразу все будет ясно!
Более или менее успешно прошли еще три баллистических пуска, и пятую ракету решено было пустить вертикально с аппаратурой физиков. Старт был назначен на 4.40 утра - лучшее время для наблюдений: на земле еще сумерки, а взлетевшую ракету уже освещают лучи невидимого солнца. "Аннушка" поднялась на 110 километров, механизм отделения головной части сработал как надо, контейнеры разлетелись в разные стороны от ракеты, покидая "зону паразитных газов". Некоторое время контейнеры летели не включая аппаратуру - проветривались от остатков земного воздуха, наконец, начали работать, но в этот момент вдруг гораздо раньше запланированного времени раскрылись парашюты. Сумасшедший напор воздуха вмиг превратил и их в пучок рваных лент, и контейнеры понеслись к земле...
Научные исследования проводились на "аннушках" в течение семи лет - ракета оказалось очень удобной. Все ракеты, разработанные Королевым в 1947-1957 годах, непременно "демобилизовывались" для научной работы. Впрочем, "демобилизованная аннушка" называлась уже не Р-1А, а В-1А. Различные ее модификации, касающиеся "начинки" головной части, соответственно обозначались: В-1Б, В-1В, В-1Д, В-1Е.
Принятые после "единички" на вооружение ракеты Р-2, Р-5, Р-11 также имели много научных модификаций, не говоря уже о знаменитой Р-7, открывшей эпоху исследований в ближнем космосе. Запуски "академических" ракет продолжались и после первого спутника, и после Гагарина, и после смерти Королева.
 |
| Группа ракетчиков на полигоне. Предположительно
1947-1948 гг. Со слов Пилюгина слева направо: И.Л.Гинзбург, Б.Е.Черток, Н.А.Пилюгин,Л.А.Воскресенский, Н.Н. Смирницкий, Я.И.Трегуб |
Капустин Яр был полигоном для испытаний ракет, но в неменьшей степени и для испытаний людей. Если учитывать интересы хлебопашцев, наверное, правильно, что ракетчикам отдали эти бросовые солончаковые степи, но если говорить об интересах самих ракетчиков, то надо признать, что жить здесь было неимоверно трудно. Постоянно, из года в год, в своих письмах к Нине Ивановне Королев рисует безотрадную картину полигона. Уже в самом первом своем письме он пишет: "Внешние условия очень тяжелые. Пыль ужасная, жара днем, холод ночью, нехватка воды и эта унылая солончаковая степь кругом. Наше подвижное жилище просто как оазис. (Имеется в виду спецпоезд, в котором он жил.) Но бывать в нем приходится мало". "Что касаемо пустыни, - пишет Королев в другом письме, - то это действительно пустыня, забытое Богом местечко на Земле, и человек, находясь в ней, чувствует себя одинокой песчинкой... Это пренеприятное место с резко выраженным континентальным климатом... Погода здесь довольно странная: страшная жара неожиданно сменяется резким похолоданием. Два раза были дожди и пыльная буря. Вообще очень ветрено и пыльно... Исключительно изнуряюще действует жара, доходящая до 45-50° на солнце. Мне порекомендовали пить особые капли три раза в день, что я и делаю. Утром натощак пью глюкозу. Все это - для укрепления деятельности сердца и поднятия его силы... Ночью 32° тепла, а днем однажды в тени было 43°! Я немного подгорел, хотя очень берегусь от солнца. Большое тебе спасибо за шляпы, № 58 мне подошел точно по размеру... Хожу в парусине и чувствую себя в ней отлично". Королев с усмешкой говорил Меньшикову: "Мы как котлеты на сковородке: один бок пригорит, сразу переворачиваемся". Жара заставляет его менять режим работы: днем старается быть в вагоне, ночью уезжает на стартовые площадки. Перед работой он иногда вместе с Рязанским, Мишиным или с кем-нибудь из военных ездил купаться на Ахтубу. Но и это не помогало: "Эффект купания пропадает в течение 30 минут из-за жары..."
Королев прошел испытания Кап.Яром во все времена года: весной (1948-49 гг.), летом (1951-52 гг.), осенью (1947-49 гг.), зимой (1950 г., 1953 г.). Пыль сменялась метелью, метель пылью, а кормили всегда плохо. Если даже Королев, видит бог, человек не избалованный, прошедший школу тюрем, лагерей и голодных шараг военной поры, жалуется на полигонный рацион, значит, дело совсем труба.
"Пользуюсь случаем сказать, — пишет он домой, — что с питанием здесь стало необычайно плохо. Так все скудно и невкусно. Я прямо страдаю после нашего домашнего стола. Мяса я совсем не могу здесь есть. Молочных продуктов здесь почти нет. Иногда бывает свежая рыба и яйца, чем мы и спасаемся... На мясо я буквально не могу смотреть и с отвращением прикасаюсь ко всем этим блюдам -твердым и жидким... Один раз достали творог, но соленый и старый".
Генерал Меньшиков вспоминал:
- Когда работали ночью, на старт привозили кашу. Черт их знает, из чего ее варили, сущее мыло... Нина Ивановна постоянно организует продовольственные посылки на полигон, но воду-то не пошлешь, и питьевая вода вырастает в постоянную "неразрешимую" проблему. «Вода здесь только "Ижевская" и притом горькая, газ весь выдохся, -пишет Королев. - А простая вода - только хлорированная, не могу ее пить совершенно!»
Иногда он просит прислать ему пива, "если можно достать бутылочек 10", или, "если будет можно, передай мне сухого красного или белого винца. Здесь нет ничего, а водку я не пью, и какой-нибудь кексик. Тут абсолютно нет ничего сладкого, острого и соленого".
"Сухой закон", провозглашенный на полигоне, был совершеннейшей фикцией, поскольку в деле были сотни тонн отличного спирта. Учуяв перегар, маршал Яковлев наказывал беспощадно, выговаривал Вознюку со всей строгостью: "У тебя пьют, и я требую, чтобы этому был положен конец!" Вознюк мог наказать офицера, а как солдата накажешь? Посадить на "губу"? Так после пекла стартовой площадки это ему поощрением обернется. Цистерны со спиртом были на пломбах, но как ни был хитер генерал Вознюк, солдат был хитрее его. При различных заливках-переливках поднаторевшие в этом деле стартовики могли так положить шланг, что в нем всегда оставалось полведра "огненной жидкости".
Забегая вперед, скажу, что борьба со спиртоносцами продолжалась и на Байконуре. Некоторые детали и трубопроводы требовалось обезжиривать, а для этого их промывали спиртом, который после такой операции требовалось выливать, но его, естественно, не выливали - и то сказать, продукт был чист как слеза. Наконец, разгневанное начальство поручило офицерам лично контролировать уничтожение спирта. И офицеры сопровождали солдата, который на их глазах выливал ведро спирта в песок неоглядной пустыни. Однако и после такого контроля личный состав продолжал попахивать. Проблема долго не поддавалась решению, пока один из офицеров не провалился ногой в ведро, закопанное в пустыне и прикрытое чистой портянкой, присыпанной песком, в которое на его глазах и выливали спирт.
В общем, кто хотел выпить на полигоне, тот такую возможность изыскивал.
Трудно даже представить себе, каково же приходилось солдатам, младшим офицерам, рядовым инженерам из НИИ-88 и смежных организаций. Ветеран Кап.Яра бывший начальник электроогневого отделения стартовой батареи, т.е. тот самый человек, который ракету "подпаливал", позднее подполковник-инженер Александр Александрович Лапин писал мне: «Когда я первый раз отказался от соленой воды и хотел потерпеть до привоза пресной, один мой знакомый, бывший фронтовик, сказал: "Значит, ты никогда не пил коровьей мочи..." Жара около пятидесяти градусов, около сорока — в тени. Но на стартовой площадке в тень не спрячешься, надо работать. Площадка бетонная, оборудование и ракеты - металлические. Стоишь возле ракеты, а пот течет со всего тела прямо в сапоги. Это уж потом будут специальные береты, костюмы, рубашки "апаш". А тогда - гимнастерки и кители под ремень и портупею, фуражка. Ботинок еще не было. Гимнастерки выгорали, гнили от пота, особенно на плечах и под ремнями. Отрезали полосы снизу, латали верх... Автомашину с водой мы замечали километров за восемь-десять: степной мираж - дорога как бы поднималась у горизонта, и машина с водой "летела" по воздуху! Мы узнавали ее по силуэту, как распознают самолеты... Жили в палатках. До них нельзя было дотронуться рукой. До сих пор удивляюсь, как они не возгорались. А внутри - настоящая баня, духота. Уснуть удавалось только под утро и то после того, как натянешь мокрую простынку на обе спинки кровати. Получалось что-то вроде миниатюрной палатки с влажным микроклиматом. В поселок ездили по субботам. В одной избе без перегородок и делений на комнаты жили 2-3 офицера, хозяин с хозяйкой и их дети. Два офицера на одной узкой кровати — явление очень частое. Даже генерал Тверецкий жил почти в тех же условиях со своей семьей».
Трудно сказать, когда им было легче: летом или зимой. Кап.Яровская стужа столь же жестока, как и Кап.Яровская жара. «На днях работали при - 32°, и выше - 20° на солнце температура не поднималась, - пишет Сергей Павлович Нине Ивановне. - При этом еще и ветерок. ........ Нормально же у нас -12°? -15° и немного снега, а ветры - все время».
А каково стартовой команде? От сырости и холода шинели превращались
в ледяные доспехи. "Приходим поздно вечером в жилую комнату, — пишет
Лапин, - и изощряемся: кто лучше поставит свою шинель. Правдоподобнее
всех получалось у зам. комбата по технической части капитана Трофимова
Ивана Михайловича, человека с юмором и фантазией".
Бураны заносили снегом аппарели с оборудованием так, что невозможно было
отыскать агрегаты. Находили какой-то один и, ориентируясь на него, откапывали
другие. Пурга тут же все снова покрывала глубоким снегом.