Листая памяти страницы...
Своими воспоминаниями делится ветеран Великой Отечественной
Войны, полковник в отставке,
доктор технических наук, профессор, заслуженный
изобретатель Латв. ССР,
действительный член Нью-Йоркской академии наук Яков
Гельфандбейн.
- Расскажите, пожалуйста, как судьба привела Вас в Капустин Яр и как она сложилась в дальнейшем.
- В Капустин Яр я прибыл в составе группы выпускников Артиллерийской Академии им. Дзержинского в июле 1952-го года. Нас было пять одноклассников по Академии: Виктор Бутылкин, Михаил Фалькович, Евгений Савин, Алексей Остроумов и я. Все мы были направлены на должности в инженерную бригаду особого назначения генерала Колесникова. Я был назначен Заместителем по специальному вооружению командира ракетного дивизиона. Располагалась бригада тогда, на 11-й площадке вблизи военного города, в палатках и землянках. Когда встал вопрос о создании испытательной части полигона, выбор пал на мой дивизион, и такая часть была сформирована на его базе, на площадках 2 (техническая батарея) и 4 (старой), 4а - стартовые батареи. Позднее, при создании 4-й новой площадки, в нее вошел и дивизион, в котором служили мои одноклассники. После создания испытательной части (гл. инженер Михальчук), я был заместителем по специальному вооружению командира испытательной группы (три батареи - техническая и две стартовых) на площадках 2, 4, 4а. После взрыва на стапеле метеоракеты в феврале 1956 года, по состоянию здоровья, после четырехмесячного лечения, был направлен в лабораторию анализа в/части 15646 (начальник - В.Баврин) на должность ст. офицера-испытателя, где занимался анализом систем управления по данным телеметрии. В 1959 году был направлен в Рижское высшее инженерное училище на должность старшего преподавателя, а затем стал начальником Научно-исследовательского отдела. Имея опыт войны, и отслужив в армии 33 календарных года, уволился в запас, двадцать лет служил в научно-исследовательском институте гражданской авиации в должностях начальника лаборатории и главного научного сотрудника. Был также в течение ряда лет прикомандирован внештатным ст. научным сотрудником Института электроники АН Латвийской ССР
- Приходилось ли Вам бывать в тех местах, откуда собственно и начался полигон? Я имею в виду первую площадку, где было построено первое сооружение на полигоне - стенд огневых испытаний.
|
На самой же площадке в моё время кроме стенда был один каменный МИК, один или два деревянных ангара, ряд двухэтажных гостиниц параллельно железной дороге и отдельно, вне огражденной территории стояло здание управления.
Кстати, пару слов об истории места расположения стенда. Местные жители мне рассказывали, что Капустин Яр получил свое название, как село, где жили семьи разбойничавших на Волге “ватаг”, по имени их атамана Капустина. А вот слово “Яр” отражало то место, где эти ватаги прятались, делили и прятали добычу и было это место тем, которое стало балкой Смыслина, названной по имени главаря одной из таких ватаг, а конкретно это было место непосредственно под нынешним стендом, где в кустах терновника вытекает подземный ручеек с пресной и очень вкусной водой.
- Да, вот и Черток упоминал в своей книге, что запустить двигатель для них тогда была большая проблема.
- Чертока я знал, но лучше знал его предшественника – Илью Марковича Раппопорта, доктора физмат наук, профессора МАИ, Главного научного консультанта С.П.Королёва. Мы дружили семьями, он часто приезжал в Ригу на защиты диссертаций, оппонирование которых он принимал по моему совету. Интересный это был человек. Его С.П. Королёв забрал к себе из Киева. Занимался он самыми сложными проблемами конструирования, а в то время важнейшей была проблема упругих колебаний корпуса (многоступенчатость) и эту проблему, назвав “Теорией колебаний упругой линии тела, частично заполненного жидкостью“, он решал в течение ряда лет, ежегодно выпуская книги по 350-400 страниц, в которых практически не было текста – одни формулы. В одной из них он допустил две ошибки, в документах гл. Конструктора исправил их, а потом объявил конкурс среди аспирантов и студентов МАИ на их поиск, пообещав тому, кто их выявит ученую степень кандидата наук без защиты диссертации. Ошибки были найдены, и обещание было им выполнено.
- Кстати, коли уж речь зашла о Королёве, Ваши личные впечатления о нём отличаются от того, что уже публиковалось в прессе?
- Как человека его часто представляют в слишком идеализированном виде, хотя его представление как главного конструктора близко к действительности. Я с ним общался по работе примерно семь лет и в самой различной обстановке - от его служебного кабинета в памятном зеленом здании его КБ, до еды за одним столом в ходе испытаний и подготовки пусков, на заседаниях Госкомиссии в "банкобусе" или при разборах аварий и неудач. В жизни он был "жизнелюбом", был суров, но справедлив. В общем, был всегда занят или озабочен, достаточно замкнут, и предпочитал слушать больше, чем говорить. В его команде всегда были женщины. К ним он относился уважительно, более того, с любовью, но на стартовую площадку суеверно пускать не любил. В случае крайней необходимости, он требовал, что бы они находились или в машине, или на специально сделанной для этого, деревянной подставке - "над" площадкой.
- Вы упомянули уже ставший легендарным "банкобус". Расскажите о нём поподробнее. А может, у Вас и его фотография каким-то чудом сохранилась?
- “Банкобусом” – назвали длиннющий немецкий, скорее всего ещё довоенный автобус бело-голубого цвета, привезенный ещё группой Розина из Пинемюнде. Стояло это чудо, постепенно раздеваемое до последних гаек, на подставках в районе огневой на 4-й старой, имело две деревянные лестнички и в салоне стол со скамейками для заседаний. Название его было синтезировано из двух слов – “банковать” и “бас” – суть автобус. Потом, когда построили глубокий бункер, его также по традиции называли ”банкобусом”. Так что Капустин Яр внес свой вклад и в развитие языка. А фотографий нет по простой причине – секретность. Даже в городке и то делали фото осторожно. Кинофильмы снимали много, но на опечатанную секретным отделом пленку. Возможно, где-то в госархивах они и сохранились.
- Хотелось бы немного и об обычных солдатах услышать. Обычно, когда говорят о строительстве полигона, говорят об офицерах, но ведь фактически не их руками строился полигон. На мой взгляд, они тоже заслужили своего места в истории, не смотря на то, что обычно о них молчат, как будто их и не было вовсе. Это не справедливо. Как им жилось?
|
- Солдатам было, в общем-то не легче и не тяжелее офицеров, но они знали, что отслужив срочную, уедут домой, а офицеры служили на полигоне долго, многие годы. Питались из одного котла, спали одинаково плохо или одинаково хорошо. Если жили в землянках или палатках – так все. Если в казарме - так тоже все. Если мерзли или потели - так все. Если не спали – тоже все. Правда, начальство повыше, жило в домиках. Всё это несколько уравнивало отношения, и на почве быта роптаний не было, даже в самое плохое зимнее время в буран и непроходимые заносы, когда питались сухарями и запивали соленой водой, а самолеты доставляли пищу очень не регулярно. Офицеров, правда, поддерживал небольшой доп. паек (сухая колбаса, плитка шоколада на месяц и сигареты) запасы, взятые из дому, особенно – копчушка, да икра. Но, бывало, что не могли устроить банный день с месяц, и это была большая беда. А летом – дизентерия, эпидемии, но с ними справлялись, правда, с трудом. Много хлопот доставляли суслики, которых травили специальные противочумные отряды, да и солдаты тоже. Были случаи, когда недостаток продовольствия компенсировался охотой на сайгаков, и это здорово помогало. Но это трудности военной жизни, их переносили стойко. Были сложности и другого порядка – например нападения волчьих стай или озверелых собак, в большом количестве бегающих по степи в поисках пищи. Собаки остались после выселения и переселения местных степных жителей с территории полигона. Вопрос этот стоял остро, были случаи нападения на часовых, гибели людей на займищах. Ну и, конечно – мошка. Что это такое, разъяснять не нужно. Ну, а офицеры, образно говоря, тоже с лопатами в руках если не бегали, то этим трудом не гнушались. И не только офицеры, но и их семьи, каждая из семей имела свой участок в городке, который обслуживали – сажали деревья, цветы и кохий. Именно их усилиями городок за несколько лет превратился в цветущий сад.
|
- Вы уже отметили, что в эти же годы происходило и становление Инженерных бригад особого назначения. Очевидно, это было очень не лёгкой задачей, ведь это было ново и соответствующего опыта ни у кого ещё не было?
- Конечно, никто тогда не знал, как использовать новое оружие и тактические приемы его применения отрабатывались, с целью составления боевых уставов и наставлений, так сказать, по ходу дела. Руководил той работой лично начальник Главного штаба РВ генерал-лейтенант Никольский – образец военного интеллигента, военная косточка, говорили – из царских генералов. Грамотнейший штабной работник, обходительнейший человек, знаток артиллерийского, но, увы, не очень большой знаток ракетного дела. Впрочем, и не было тогда таких генералов-знатоков. В своем большинстве, даже командиры бригад (особенно отличался этим командир бригады, в которой служить пришлось мне), путали транспортные тележки с установщиком, заправщики с водообмывщиками, полевые генераторы с полевыми кухнями, перманганат калия с перекисью водорода, проводники с полупроводниками. Правда, отдавая им должное, спирт они хорошо отличали от жидкого кислорода и прочих ракетных жидкостей, поэтому начальники заправочных отделений пользовались у них уважением, большим, скажем, чем начальники двигательных или электроотделений.
По началу считалось, что боевое применение ракетных бригад 8А11, должно быть аналогично артиллерийским батареям РГК большой мощности в ходе ВОВ и должно происходить по-батарейно, с марша и скрытного занятия заранее подготовленной полевой позиции. Поэтому учения происходили с 50 -100 километровым маршем, в ночное время, с соблюдением всех средств маскировки и боевого охранения. Боевое положение должно было приниматься в темное время, а подготовка пуска должна была обеспечить его проведение к утру с тем, чтобы в быстром темпе покинуть позицию. Для этого, проверки ракет на технической позиции, в палатке, планировались заблаговременно и в светлое время, с расчётом доставки её на стартовую позицию и проведения её перегрузки на лафет, установки на стартовый стол так, чтобы оставалось достаточно темного времени для заправки, проведения генеральных испытаний и пуска. Наземная кабельная сеть также разворачивалась заблаговременно, машины управления и стартовое проверочное оборудование окапывались и маскировались также в темноте. Объемы работ был громадными, сроки строго лимитированы, начальство психовало, а измученные люди падали с ног и засыпали на ходу. А техника по своим эксплуатационным параметрам никак не обеспечивала их выполнение. Техника была громоздкая, дороги, особенно в займище, плохо проходимыми с малыми радиусами закруглений, местами топкими, а мосты хилыми.
Самым сложным делом, даже в условиях полигона, имеющего завод по производству жидкого кислорода, была его доставка. Он успевал испаряться до полной заправки в таком количестве, что требовалось иметь его с двойным запасом. Это удваивало количество техники, участвующей в учении и умножало и без того большие трудности его проведения. Кроме того, слив компонентов топлива на учениях, после имитации старта, также должен был быть произведен в темное время, чтобы не нарушить маскировку. Это вообще выходило за пределы возможностей, и при учениях в займище и вблизи населенного пункта, заправку компонентов топлива лишь имитировали. Такая имитация здорово помогала, сберегала время, но нарушала боевую технологию и искажала результаты учений. Но во всем этом витал дух поиска, люди это понимали и делали всё возможное для решения поставленных задач.
Даже невооруженным глазом было видно, что технология боевого применения и подготовки ракеты к пуску, её эксплуатационные качества никак не соответствовали требованиям, предъявляемым военными. Скорее всего (но мы тогда этого не понимали), проверка эксплуатационных качеств техники на учениях такого рода, имела целью не подготовку боевых расчётов, а отработку требований со стороны военных к главному конструктору, обеспечивающих её боевое применение. Эти учения привели к выводу о необходимости отказа от переноса опыта артиллерии, накопленного за годы войны, в ракетное оружие стратегического назначения и создания параллельно шахтных средств стационарного базирования тяжелых ракетных комплексов и мобильных подвижных комплексов ближней, средней, а позднее и большой дальности.
Возвращаясь к вопросу учений, скажу, что ничего более неуклюжего и неудобного, чем технику обслуживания 8А11 (а позднее 8Ж38), сделанную по образцу немецкой, представить себе невозможно. А ведь всё усложнялось проблемами постановки ракеты на стартовый стол в темное время суток. При испытательных пусках это делалось при свете мощных прожекторов, а на полевой площадке допускалось, с целью соблюдения светомаскировки, использование только света ручных маскировочных фонариков, при котором не то, что ставить ракету на стол, электрические схемы рассмотреть трудно было! Можно себе представить, каких усилий и волнений стоили эти учения, хотя ракеты были учебные! И вот тут мне хочется вспомнить один случай, после которого такие учения были вообще прекращены.
После ночного изнурительного марша в беспросветной степной пыли, автомобильная и тракторная батарейные колонны, почти из сотни единиц техники, двигающиеся по параллельным маршрутам и растянувшиеся на добрый десяток километров, с соблюдением всех уставных правил маскировки в артиллерии и боевого охранения на марше, чудом не заблудившись в степи, не имеющей каких либо ориентиров, подошли к броду через р. Подстепка в нескольких километрах южнее поселка. Расчистив и выпрямив с помощью бульдозеров спуски, переправившись на противоположный берег, на удаление примерно в 10 -15 км., замаскировались в займищенских зарослях. Выполнив все положенные работы, похлебав “гороховой” супчик из полевой кухни и отдохнув, разметили стартовую позицию и закопали технику, оберегая её от авиационного удара “противника“, но ещё больше - от постороннего глаза. Выставили охрану (ещё генерал Брусилов говорил, что основное занятие русской армии, охранять самую себя). С наступлением сумерек, стали готовить ракету, для чего перегрузили её с транспортной тележки на лафет-установщик. Эта операция тоже не из приятных, но прошла она без каких либо осложнений. Осложнения начались при постановке ракеты, после нивелировки стартового стола. Сейчас не помню почему, то ли порыв ветра, то ли проседание стола на мягком грунте, то ли ошибка в нивелировке и совмещении опор ракеты с чашками стола, но ракета, покачнувшись, не удержалась в клиньях и “зависла“ в наклонном положении, под углом градусов в 10-15 от вертикали, соскочив при этом, одной опорой с чашки стола.
Создалась катастрофическая ситуация, потребовавшая закрепить ракету в штормовых расчалках и принятия самых срочных мер, чтобы не допустить её падения в условиях, когда она торчала двадцатиметровой иглой, возвышаясь над кустарником и окружающим редким леском, что делало её видной не только из поселка Капустин Яр, но даже… и из Америки. Дело запахло подсудной ситуацией, анкеры для штормового крепления не держались в болотной подстилке верхнего пласта грунта. Как выпутаться из создавшегося положения, да ещё и в темноте, хотя бы и ценой срыва учений, теперь уже не знал никто, даже генерал Никольский. А ведь с кого-то спросят! Он, обескураженный случившимся, хорошо понимая ситуацию, как и всё остальные, ничего не мог посоветовать, кроме как сурово приказать снять ракету любыми средствами до наступления рассвета.
Думали не долго, решили действовать напролом. Нештатных средств для подъема на высоту или передвижных кранов с большой стрелой для удержания ракеты, в нашем распоряжении, естественно, не было. Да их в то время не было и на полигоне. Не перемещая стрелу лафета, чтобы не толкнуть ракету, находящуюся в неустойчивом положении, смельчак – механик поднялся по её боковым стремянкам на уровень удерживающих клиньев и с помощью веревки поднял на высоту достаточно прочный стальной буксировочный трос, благо был такой в ЗИП. Потратив громадные усилия и рискуя сорваться (страховочный пояс не позволял перемещаться на нужное расстояние и пришлось нарастить его страховочной цепью), он обернул трос вокруг корпуса ракеты, охватив раму стрелы установщика. Стянув концы троса хомутом, и действуя ломом как закруткой, подтянул ракету к ложементам лафета, причем в этой операции, ему помогал механик лафета, буквально миллиметровыми движениями сближая его захваты с корпусом ракеты. Наступил момент, когда она “плюхнулась“ в ложементы, получив вмятины на корпусе, но всё же её удалось связать с лафетом, затянув ломом трос ещё более туго. Ситуация перешла в спокойное состояние, лафет с ракетой легкими перемещениями опустили в горизонтальное положение. Операция эта, обошлась погнутой кромкой двигателя, которой он, при опускании ракеты, опирался на опорный круг стартового стола и круговыми вмятинами на корпусе от закрутки троса. Находчивость позволила избежать катастрофического падения ракеты, которую позже сделали разрезной, а механику - смельчаку она принесла внеочередной отпуск на родину. Из-за косых перегрузок, полученной деформации корпуса и “хлопунов“, её больше нельзя было ставить на стол, даже после замены двигателя. Это учение, пожалуй, и знаменует переход к иной доктрине ракетного вооружения.
- Что ещё хотелось бы услышать от Вас - немного личного. Как вы ощущали себя в этом процессе. Должно быть, аура секретности и присутствие рядом такой техники, несмотря на царящее вокруг раздолбайство, создавало эмоциональное ощущение причастности к чему-то большому и важному. Очевидно, это как-то поднимало самоответсвенность?
- Это тоже интересный вопрос. Если говорить о себе, то основные чувства были направлены на осознание важности работы, гордости от участия в ней и, как Вы совершенно правильно сформулировали (лучше не могу),- не смотря на царящее вокруг раздолбайство, эмоциональное ощущение причастности к чему-то большому и важному и именно это чувство ощущается и сегодня. Мне кажется, что оно было свойственно всем – и офицерам, и рядовым. Быть может, именно по этому мы не знали что такое дедовщина, в подразделениях всегда был порядок, практически не помню случаев насилий, разбоя и даже просто квартирного воровства. Правда, был какой то момент, прислали роту солдат из Порт-Артура и Дальнего, после того как его подарили китайцам, они стали безобразничать, были случаи насилий над женщинами, но их быстро привели к порядку, тогда с этим не церемонились.
Хотя, конечно, не все офицеры, несмотря на чувство долга и понимание
важности решаемых ими задач, не всегда реагировали на те или иные решения, касающиеся
их, я бы сказал – в правильном направлении. Помню, был в группе офицер ст. лейтенант
Графов. Холостяк, неплохой специалист, правда замкнутый, но дисциплинированный.
А вот на приказ, переводящий его на службу на боевые поля, отреагировал самоубийством.
За время моей службы на полигоне, мне известен один такой случай. Да, не всегда
адекватно учитывались индивидуальные качества и особенности людей, но всё-таки
в этом отношении полигон отличался в лучшую сторону, благодаря исключительным
качествам Василия Ивановича Вознюка и его жены Марты Яковлевны. А вот в бригаде
этого не было и в первую очередь за счет личной распущенности ген. Колесникова,
который имел привычку отправлять офицеров в командировку, “подкатываясь” затем
к их женам. В его бригаде даже группа офицеров обратилась с письмом к начальнику
ракетных войск и политуправление с жалобой на него.
Ну, а насчет самоответственности, тут и говорить не приходится, мы практически
халатности не знали. Если что-то и случалось, то либо по стечению обстоятельств,
либо из-за ошибок, конечно – непреднамеренных. Так что некоторая идеализация
ракетчиков – испытателей отчасти соответствует действительности.
- Тем не менее, очевидно существовали случаи, которые можно назвать халатностью?
- Ну, вот, например, был такой поучительный случай и я был не просто очевидцем, но и, в некоторой степени, виновником. Дело происходило 31-го декабря, вечером под новый 1955 (56?) год на 4-й старой. Готовили к пуску 8К11 со стартового стола, тогда ещё на испытания подвижный вариант не выходил, хотя он появился буквально сразу после этого злополучного пуска. Все шло гладко, в предвкушении новогоднего вечера все спешили и видели себя за праздничным столом, достигнуть которого можно было, только совершив путь до 10-й площадки. Да и пуск нужно было сделать в текущем году, иначе - прощай премии, награды и всё, что сопровождало успех. Украдкой поглядывали на солдатскую табуретку, стоящую неподалёку, с телефонным аппаратом ВЧ, по которому Председатель Госкомиссии Бродский (НИИ-88).должен был доложить о проведении пуска непосредственно в Кремль Маленкову. Работа шла споро. Но, в какой то момент, ко мне подошёл техник, отвечавший за установку ракеты на стол, и шепотом доложил, что случилось нечто ужасное. Подошли поближе к столу, и я увидел, что газовые рули не зафиксированы, ибо на стартовом столе не установлены фиксаторы, а сделать установку фиксаторов и произвести фиксацию рулей при уже установленном на стол изделии нельзя. И ракета заправлена, пуск - через какую-то половину часа. Слив же компонентов и просушка изделия (мороз градусов под двадцать пять) требуют транспортировки на техническую позицию (пл.2) и проведения горизонтальных испытаний, это - минимум три дня, но расчёты двое суток работали, устали и им надо дать отдохнуть. С другой стороны, что такое рули в самоходе, объяснять не нужно. Доложили Бродскому. Подошел он к одному, другому члену комиссии, пошептался. Собрал всех, пошли совещаться. А порядок требовал иметь протокол совещания, который подшивался к делу пуска. Положение серьезное, срыв годового плана ничего хорошего не сулил. Виновных искать не стали - в этом деле было замешано много действующих лиц, от рядового исполнителя до последнего контролёра, в том числе и председателя комиссии. Думали и решили фиксировать рули подручными средствами, благо токи самохода были не велики. Но где взять хорошие подручные средства? Приняв такое решение, пришли к необходимости его чем-то оправдать и записали, что такой пуск поможет выяснить возможности пуска ракеты с незафиксированными рулями - проверка влияния возможного самохода. Закрепили на скорую руку что-то проволочкой, что-то веревочкой, подоткнули палочки и досточки, провели традиционно предпусковое заседание комиссии и решили - пускать. Конечно, ничего хорошего из этого не получилось, кроме как проверки возможностей пожарного и водо-обмывочного расчётов погасить горящую ракету, свалившуюся прямо на стартовый стол. Горело долго, еле отстояли от огня вход стартового бункера, к которому подступила горящая жидкость и облако азота. Но, к счастью, ветер дул в сторону от бункера, и всё обошлось без человеческих потерь и увечий, зато по ВЧ доложили - "запуск произведен в срок, отчет будет направлен". Этот доклад был абсолютно правдив, ибо запуск в самом деле был произведен, а пуск, как движение по траектории, ... дело обычное, мог и не получиться и полёт ракеты не состоялся. Сыграли на игре слов. В дальнейшем я не слышал, чтобы этот эпизод обсуждался и последствий, по меньшей мере, видимых, он не имел. Быть может, в связи с переходом на подвижный вариант. В этом испытании очень много внимания уделяли не столько ракете, сколько установщику новой кинематической схемы. Он не только поднимал ракету с тележки и перегружал её на установочный лафет, как было раньше, а взяв её в захваты, поворачивал в своих захватах навесу и опускал на стартовый стол. И всё - в один прием. Это было новое и достаточно успешное решение операции перегрузки ракеты с одновременной установкой. Думаю, отрабатывалась система загрузки этих ракет в подводные лодки, и этому мнению способствовало начавшаяся активная доводка морского стенда СМ-49, на рядом расположенной площадке 4а. Стенд этот был предназначен для пуска именно таких ракет в условиях имитации морской качки. Возможно, это обстоятельство способствовало "спустить на тормозах" неудачу собственно пуска. Главная цель - испытаний установщика - загрузчика была выполнена.
- Получается, что ракету угробили. А как вообще Вы относились к ракетам? Была ли привязанность, равнодушие или что-то ещё? Какое впечатление производили на вас пуски?
- К ракетам отношусь как к сгустку человеческого разума, достигшего вековой мечты человечества вырваться за пределы земного тяготения и горжусь, что на заре космонавтики принимал в этом непосредственное участие, как впрочем ,и оба моих сына. Поэтому основной эмоциональной характеристикой моего к ним отношения, можно было бы назвать гордость. Но, конечно и любовь, ибо работа на полигоне дала мне научное направление – математическое моделирование функционирующих систем (проще – анализ результатов испытаний) и моя первая монография (1958г. 800 страниц) была не только первой моей, но и первой в мире, заложив основы того, что сейчас называют “идентификацией динамических систем”. Пуски производили впечатление, которое хорошо отражается названием фильма о Королеве – “Укрощение огня”. К сожалению, однако, в фильме выведен отнюдь не Королев, а скорее Глушко, занимавшийся конструированием двигателей.
- А как жили люди в то время в самом городке? Если читать современную прессу, то обычно упор делается на то, что всё было очень тяжело и как-то уныло. Что люди воспринимались как расходный материал и с их проблемами, в том числе с проблемами их безопасности и здоровья, особенно не считались. Так ли это на самом деле?
- А жили мы в Капустином Яре не так уж и плохо. Те годы считаем самыми лучшими годами своей жизни, несмотря на все тяготы жизни. Трудились в поте лица своего. Командование делало всё возможное, чтобы скрасить нашу жизнь, питались нормально, в магазине (Гарнизонный военторг) можно было найти всё необходимое для жизни. Одежда, предметы домашнего обихода, мебель – было всё. Но мебель, конечно не очень уж изысканная, но функционально пригодная, тогда не покупалась, она давалась с квартирой. Помогал также и базарчик в поселке, где заготавливались продукты на зиму – овощи, мясо, соленья и варенья, маринады и пр. При каждой квартире был подвальчик, куда всё это закладывалось. Жизнь, в общем, была нормальная, а что касается медицины – говорить вообще не приходится, она была объектом особого внимания Василия Ивановича Вознюка. Работали, и очень активно, женсоветы и ими заправляла его жена, Марта Яковлевна. Было много общественных обязанностей, сплачивающих людей. Мы не знали что такое ссоры или дрязги, даже любовные подпольные дела вершились так, что они не делались достоянием людей. Очень хорошо работал Дом Офицеров, вечера отдыха по праздникам и без праздников. Танцы, кружки по интересам – драматические, танцев, хоры. Новогодние балы - маскарады, ”ситцевые” балы, модные в то время. Ситцевым бал назывался потому, что на каждый новый бал женщины готовили ситцевые платья, а их мужьям – из того же материала делались галстуки. До сих пор храню, как воспоминание, круглую подушечку – “думочку” (кстати, единственный военный трофей), с наволочкой из этих самых галстуков. Танцевать любили, были кружки бальных танцев, а появившихся тогда битллзов игнорировали, правда, не долго. Важной обязанностью и даже долгом была поливка и уход за зелеными насаждениями - каждый имел до 10 деревьев, за которыми нужно было следить, клумбочку цветов. Особое внимание уделялось кохию. Его сажали везде, он, будучи специально завезен, прижился, и вскоре мы не знали что такое пыль в городке. Для его поливки копали арыки, куда служба зеленого хозяйств возила воду в специально выделенных для этого цистернах. Улицы пометались регулярно, мусор вывозился, особенно тщательно вывозили пищевые отходы. Особое внимание и в городке и на площадках уделялось борьбе с мухами и сусликами. Работали специальные противочумные и дезинфекционные отряды, основная задача которых заключалась в истреблении сусликов, но эпидемий не было, если не считать спорадических вспышек дизентерии, которые подавлялись беспощадно. В общем, для того времени и для тех обстоятельств, создавались вполне приемлемые условия жизни. Дома строились быстро. Жилплощадь представляли не только вновь прибывшим, но и расширяли тем, у кого были дети. Правда, всё это стало более или менее по человечески примерно с года 55-го, но это можно было понять и мы не роптали.
|
Со здоровьем людей в Капустином Яре считались и даже очень. Отлично поставленная медицина в госпитале, домашние визиты, детские и женские консультации и всё было отлично. Но многого тогда просто не знали, о многом не подразумевали (те же “меченые“ атомы), а со многим и не считались. А сейчас разве много считаются со здоровьем людей? Считают, его хорошей статьей доходов, в которой знак “минус” играет первую скрипку. В целях наживы торгуют детьми на “запчасти“.
- Тем не менее, существовала реальная угроза жизни жителей города?
- Конечно, был определённый риск. Как пример расскажу один
из таких случаев - сбивали группу из 20 бомбардировщиков зенитной ракетой
с ядерной боеголовкой малой мощности. Зрелище было потрясающее, но всему
населению городка было приказано лечь на пол и накрыться белой простыней
- просто и дёшево...
И так получилось, что наблюдал я этот взрыв с железнодорожной станции.
Тогда из группы в 20 самолетов один был не сбит, а поврежден и со шлейфом
черного дыма “потянул“ к поселку. Через пару минут к нему пристроились
два истребителя и стали его добивать. Упал он на удалении около 500 метров
от железнодорожной станции, но в поселке началась паника, ибо там не предупреждали
никого и женщины с криком "Война!" стали выбегать из домов и
прятаться в погребах. Память-то о немецких бомбежках была ещё свежа!
- Многие источники прямо указывают на то, что в Капустином Яре проводились и полномасштабные ядерные взрывы. Ну и конечно не безызвестный проект "Герань", с распылением радиоактивной жидкости. Что Вам известно о таких испытаниях?
- Ядерные взрывы в Астраханской степи если и производились, то высотные, при испытании зенитных ракет. Что касается войсковой части 15644, то, по крайней мере при мне, таких испытаний, кроме одного пуска ракеты с ядерной головкой (говорили, что это заряд уменьшенный) не помню, да и я был только очевидцем. А в отношении "Герани"....
Насколько я помню - "Герань" это был один из двух пусков, - распыление жидкости при котором производилось прямо подрывом несущего её бака на нисходящем участке траектории. Другой пуск предусматривал использование головы, несущей несколько небольших оперенных стабилизаторами бомбочек, разлёт которых, обеспечивал упорядоченное поражение площади. Заказ в целом, если я не ошибаюсь, и назвали "Сирень". Но я в нём непосредственного участия на принимал, производила пуск команда майора Савина с 4-й новой. И здесь случилась очень большая неприятность, завершившаяся, к счастью, без человеческих потерь и, быть может, ставшая причиной прекращения такого рода работ вообще. Это была самая закрытая и самая серьезная работа, на которую приехали представители 11 министерств и сам Устинов. А случилось следующее: в какой-то из моментов, уже после заправки и проведения генеральных испытаний, внезапно сработали пиропатроны головной части, раскрывающие щитки, удерживавшие кассеты с бомбочками. Они, сдвинувшись со своего места, выдвинулись наружу, вот - вот готовые посыпаться вниз, но сцепились между собой, не выпав, ибо не было расчётных аэродинамических сил. Не приходится говорить, чем это было чревато, и С.П.Королёв дал команду срочной эвакуации. Все, кто непосредственно не участвовал в работе, эвакуировались в Главный штаб, откуда он, согласовывая свои действия со специалистами, по телефону давал распоряжения по ликвидации аварии. Непосредственно на месте эти распоряжения выполнял Савин и Бутылкин, с некоторыми ведущими офицерами отдела Меньшикова. На площадку не вернулся ни один человек, пока угроза выпадение или взрыв бомбочек не миновала. После извлечения бомбочек с высоты головной части, с использованием нештатной техники для работы на высоте, топливо было слито, ракета осушена и отправлена на техническую позицию. Так бесславно была завершена эта воистину "вонючая" операция. Говорили, что при пуске ракеты с баком в головной части, при его заправке тоже были неполадки, помнится, какое то количество жидкости было пролито на бетон. Но точных данных у меня нет.
- А чем жители городка занимали свободное время? Ну кроме огородов и самодеятельности?
|
Местные жители давно замечали, что к стаду коров, пригнанному на водопой, в момент нахождения коров в воде, подплывала гигантская рыба и … сосала молоко из вымени коров. Коровам это нравилось, они не то, что терпеливо, с удовольствием переносили такое необычное доение. А вот людям …
Как-то раз, молодая пара - майор с женой и с полуторагодовалой дочуркой, загорали на песке. Родители играли в дурачка, а ребенок барахтался у уреза воды, играя в песочке. Казалось, ему ничего не угрожало, но вдруг, к неописуемому ужасу родителей, из воды появляется громадная зубастая пасть, хватает ребенка и уносит в воду. Крики о помощи, попытки что то предпринять не помогли, ребенок погиб. Обсуждавшие это событие местные жители и бакенщик, живший у понтонного моста, сразу поняли, что это был сом, любитель подоить коров и приняли решение поймать его. Такие попытки предпринимались и раньше, были неудачны и потребовали придумать какой то необычный способ лова. У бакенщика была стая домашних уток, которыми сом также не брезгал полакомиться. Взяли три кованых якоря для ловли белуги, сплели из трех лесок толщиной в миллиметр каждая, канат, прикрепили к подсадной утке. Выпускали её каждое утро в место, где обычно ими лакомился сом, а другой конец каната привязали к понтонному мосту. На исходе второй недели хищник схватил наживку и проглотил её так, что якоря впились ему в самое брюхо, и он сорваться с якорей не мог. Я, едучи на велосипеде, наблюдал. как его вываживали. Он напрягался так, что понтоны моста изгибались, и сил трех здоровенных мужиков было недостаточно, чтобы подвести его к мосту. Подогнали лошадь, привязали к седлу конец каната и с помощью лошади, совместными усилиями подтянули к понтону. И только после того, как багром ему пробили мозжечок, оказалось возможным вытянуть его на пологий берег Подстепки. Когда его погрузили на телегу, его голова шириной см. в 40 была под ногами лошади, а хвост тянулся по песку за телегой. Черно – бурое, с лиловыми пятнами туловище всё поросло ракушками и водорослями, а вес его оказался почти 130 килограмм. Недели три продавали жареного сома в столовке сельпо, которой рыбаки отдали всего за пол-литра.
- Ну, а как охотничьи дела, рассказывают, что охота была в большом почете в то время, и что на охоте происходило не мало забавных случаев?
- По части охоты, и связанных с нею эмоций, не могу не рассказать
забавный розыгрыш, на много лет ставший предметом всяческих шуток и анекдотов.
Был на полигоне уже тогда не молодой полковник, фамилии не помню, по имени Василий
Егорович. Его страстью была охота с собакой на лис, зайцев и даже на волков.
И, конечно, его охотничьи рассказы и байки в мотовозе собирали большое количество
балагуров, любящих посмеяться, разыграть и пошутить. Как-то воскресным утром,
собрался Василий Егорович на охоту в займище. Дошел до мостика через Подстепку,
того самого, на котором, на Вашем сайте запечатлен красный автобус, идет, покуривает,
не спеша спускается с горки. Вдруг прямо из-под моста выскакивает заяц, собака
рвется за ним, заяц скачет дикими прыжками и, спасаясь от собаки, впрыгивает
на перила мостика.
Оторопел Василий Егорович, дрожащими руками снимает с плеча ружье,
заряжает, прицеливается и... не веря свои глазам, видит: заяц дразнит его, ожесточенно
то правой, то левой лапой, поочередно, из-за шеи, уши свои заячьи вперед–назад
на усы подгибает и расправляет! Растерялся охотник, выстрелил и промахнулся.
Заяц же, с перепугу, сделал совсем не заячий финт вверх и тремя прыжками подскочил
к дереву, растущему на откосе, да так стремительно, что собака не успела даже
приблизиться к нему. Вскочил этот удивительный заяц на нижнюю ветку и, боясь
прыгающей собаки, перепрыгнул ещё на пару веток, выгнул спину дугой и ...зарычал.
Такого чуда Василий Егорович ещё не видел за всю свою охотничью жизнь, к тому
же через прорезь прицела увидел... длинный заячий хвост, торчащий трубой. Спустил
курок, прогремел выстрел, собака бросилась к упавшей тушке и стала её терзать.
Терзала до тех пор, пока не подбежал незадачливый охотник и удивленными глазами
не увидел, что под заячьей шкуркой была рыжая кошка, которую зашнуровали и подбросили
ему в тот момент, когда он подходил к мостику. Громкий гогот и смех разыгравших
его друзей, вылезающих из-под мостика, тоже охотников, вывели его из состояния
недоумения и стали хорошим основанием для обмывки небывалого охотничьего трофея.
На следующее утро мотовоз, двигающийся на вторую, сотрясался от смеха, история
стала достоянием всей публики и долго была предметом розыгрышей, шуток и смеха,
а любительская фотография меткого выстрела, долго веселила посетителей Дома
офицеров. Так что было место и отдыху и веселью и шуткам. Жили одной семьей
и те годы, несмотря на все нечеловеческие, буквально трудности, сейчас представляются
самыми лучшими. Ты был нужен, востребован и оценен.
- Насколько я понял из Ваших рассказов, офицеры были не прочь выпить чего-нибудь крепкого, тем более, что и стужа зимой и великолепная рыбалка или охота летом к этому не только располагали, но и, наверное, даже обязывали!. Не расскажите ли какой-нибудь запомнившийся забавный случай, связанный с употреблением спиртного? Уверен, такие случаи есть в арсенале каждого!
От чего же не рассказать? Помню, например такой случай: в 1954-55 годах, на полигон стали регулярно прибывать молодые специалисты – инженеры, подготовленные Артиллерийской академией, часть из них получала назначение в нашу испытательную часть. Однажды несколько человек прибыли на четвертую старую, доложили о прибытии, получили места для отдыха и, расположившись в холодке под грушами заброшенного сада и распаковав съедобные запасы, собрались пообедать. Принесли наваристый борщ из кухни, нарезали хлеб большими ломтями, копченую колбасу из офицерского пайка, соленые огурчики – на всяк случай, копчушечку, у кого-то оказалась и икорка. Но как всё это великолепие есть “на сухую?”, надо ведь и прибытие обмыть. Проблема не дискутировалась, знали, что на площадке нет недостатка в спирте - святой источник с “Голубым Дунаем“** ещё не иссяк. Попросили у начальника отделения заправки, тот не пожалел, отлил из собственных запасов и укатил домой, благо время подошло. Время к вечеру, сели за стол друзья, нарезали арбуз, налили в кружки, подняли,… и вдруг один из них вспомнил: друзья, говорит – а вы знаете, что вместо спирта уже используют ГИМ, его заменитель. Ба, ведь на заправочных емкостях знак то нарисован – череп и кости! А спросить – не у кого, к начальству с этим вопросом не пойдешь. Сообразили быстро. На площадке жили собачки – солдаты их любили, кормили и баловали. Решили проверить горючее на живом объекте. Приманили её кусочком колбасы – те на колбасу “клевали“ и готовы были делать за неё всё, даже в космос слетать. Предложили ей попробовать жидкость – не захотела. Это насторожило желающих выпить, и они влили в её горло насильно с полстакана сомнительной жидкости, запахом, однако, от спирта не отличавшейся. Посидели минуток с десять. Смотрят - Жучка повеселела, стала быстро крутиться, ловить свой хвост и весело лаять. Ну, братцы – всё в порядке, поехали! Поехали по полкружечки, закусили солененьким, поговорили и приступили к борщечку из свежей капусты. И тут взгляд одного из них застыл: Жучка лежала вверх ногами, голова набок, язык – наружу, глаза закрыты, не дышит… Вот она, наша судьба! Тревога, вызов дежурного по площадке, связь по радио с дежурным по гарнизону, скорая – в пути. Чрезвычайное происшествие, отравилась группа офицеров, нужно срочно докладывать в Москву! Ехала машина "скорой" с час. Офицеры сидят согнувшись, у кого уже заболело брюхо, кто-то уже не то что пить, жить не хочет! Бравые эскулапы тут же приступили к работе: у кого желудок промывают, кого-то ставят с ног на голову и крутят слева направо и справа налево, кто-то глотает слабительное, кому- то клизму ставят. А про Жучку забыли.
А Жучка тем временем проспалась, потянулась и бросилась искать водичку. Увидели её в тот момент, когда она, уже придя в себя, дрожа всем телом и поджав хвост, большими глотками жадно лакала воду из лужи под водопроводным краном у водонапорной башни. Позднее экспресс анализ выпитого показал: чистый 92%-ый спирт, заправщик не подвел!
Долго ещё эта славная история рассказывалась в Капустином Яре, стала легендой, и долго ещё эти офицеры боялись взять в рот что-либо из заправочных ёмкостей. Зато “сучек“ – “красная головка“, из базарной лавочки был в почете!
- Скажите, а Вы читали книги Резника (Суворова) "Ледокол" , "День М", "Аквариум"? Вы вспомнили о Сталинграде, а я тут же вспомнил о том, что недавно праздновали юбилей Сталинградской битвы и впервые прилюдно упомянули о существовании заградительных отрядов. Вспомнился Суворов, который, если мне не изменяет память, первым о них рассказал.
- Суворова читал, но не люблю лжецов, тем более предателей.
А Суворов не просто лжец, но и предатель, причем корыстный, а предателей
всегда называли своим именем и поступали соответственно. Это мое кредо.
В отношении заградотрядов. Да, они были и до Сталинграда. Но с совершенно иными
задачами. Никогда и никого не гнали в бой пулеметами. Ну, не видел я и не слышал
такого! Врёт Суворов, отрабатывая серебряники. Заградотряды собирали на дорогах
отступающих и выходящих из окружения, направляли их на проверку в органы “Смерш“,
после чего эти люди направлялись в новые формирующиеся части. Несли они и комендантские
функции, особенно под Сталинградом,при подготовке наступления, контролируя передвижения
на дорогах с целью сохранения тайны подготовки наступления. Почему то, Суворов
не пишет о немецких заградотрядах, которые ловили своих бегущих солдат, без
суда и следствия расстреливая их или приковывали к пулеметам. Сам видел на р.Миус,
у Таганрога, такого смертника – прикованного к бронеколпаку. Когда его расковали,
он сорвал с головы нашего солдата пилотку, схватил свой пулемёт и пошёл в атаку
вместе с нашей пехотой.
Я же сам прошёл через это дело в 41-м, после выхода из окружения, того самого, о котором писал Симонов в книге "Живые и мертвые". И если говорить о писателях, то именно он мой идеал писателя военных лет (но не журналиста). Служа в Капустином Яре, пришлось с ним встретиться, когда он облил грязью новую науку кибернетику, называя её "оружием мракобесов". Бывал я у него в редакции "Литературной газеты", пытался выступить против, но понимания не нашёл.
- Я читал эту книгу. Надо сказать, что первые главы производят весьма удручающее впечатление. Интересно, а что испытывали тогда Вы и те, кто Вас окружал?
- Симонов очень хорошо, а главное правдиво, описал эту мрачную картину
войны. Первое и главное, что вполне естественно, все наши чувства были
направлены на то, чтобы выжить и не попасть в плен. Для меня, например,
это было равноценно гибели. Было гнетущее чувство недоумения, непонимания
- как такое могло случиться, ведь не к такой войне мы готовились.
Чувство гнева и ненависти к врагу, как и чувство уверенности в победе, не покидало
нас: наше дело правое! Мы видели, что немца можно бить. И не только видели -
били. Но всякое было. Были и такие, которые уходили к немцам. Были и такие,
которые уходили домой, особенно из районов по пути следования, уже оккупированных
к тому времени немцами. Но основная масса, организуемая по маршрутам следования
в подразделения и управляемая кадровыми офицерами, сплачивалась в боевую силу
и подходя к линии фронта, была в состоянии вести бой и пробиваться к своим.
Так случилось и со мной. После двадцативосьмисуточного перехода по лесам, ведя
многочисленные стычки с врагом, вышли из окружения в районе жел.дор. станции
Белёв, после чего ещё раз попали в кольцо в районе станции Плавск. Вышли из
окружения к г.Тула, где, после соответствующего контроля, влились в ряды её
защитников. Из моего взвода ушел домой лишь один человек. И то, ушёл по моему
разрешению, но не вернулся. Почему - не знаю. Хочется думать, просто не сумел
найти нас на лесных дорогах.
- А кого из старых ракетчиков, которых без сомнения можно назвать первопроходцами, Вы помните? Я имею в виду военных, заложивших основу служб полигона.
- Мне с руководством полигона встречаться по службе не приходилось.
Помню хорошо начальника штаба полковника Карась, начальника связи полигона полковника
Халинева, позднее сослуживца по Рижскому Высшему командно-инженерному училищу.
Умер он нелепой смертью во время физкультурных занятий – на волейбольной тренировке.
Похоронен он в Риге, на гарнизонном кладбище. Там же похоронены один из самых
старых ракетчиков – главный инженер Первой Инженерной бригады генерала Григорьева
- Борис Наумович Розин, позднее – начальник кафедры эксплуатации Училища, начальник
политотдела этой же бригады – полковник Иван Иванович Захаров. Позднее он был
начальником политотдела Училища, а семья его и сейчас проживает в Риге. Начальником
этого училища в конце 50-х, начале 60-х годов, был генерал Анатолий Алексеевич
Васильев, мой однокашник по Академии, потом начальник баллистического отдела
в.ч. 15646, а затем – начальник космодрома Байконур и лауреат Ленинской премии,
сменивший пострадавшего при катастрофе генерала Герчика. Позднее он стал начальником
Главного управления ракетного вооружения. А вот генерал-лейтенант Александр
Курушин, следующий, как мне помнится, начальник космодрома, мой коллега по работе
в лаборатории Всеволода Баврина, позднее генерала. Именно Курушина, я сменил
на должности старшего офицера - испытателя лаборатории, при его назначении на
Байконур, Не могу не вспомнить генерала Калашникова, сменившего генерала Головчанского
на посту начальника Управления 15646, полковника Тюрьменко, в разное время командовавших
в.ч. 31925, ранее начальника боевых полей, а позднее генерала, начальника арсенала
в Столбцах и командира дивизии в Литве. Ну, а долгое время главным инженером
этой испытательной части был Григорий Михальчук, обаятельный человек доброй
души, уехавший после демобилизации на завод к Янгелю в Днепропетровск. Мне лично,
приходилось также взаимодействовать с начальниками основных отделов управления
15646. Это были подполковник А.С.Нахамчик, полковник (позднее генерал, герой
Соц.труда) Н.И.Меньшиков, подполковник (позднее лауреат Ленинской премии) Г.С.Иоффе,
подполковник (позднее генерал) В.М. Эйбщиц, подполковник И.Золотенков, а в первые
годы и с подполковником А. Носовым, позднее погибшим при известной катастрофе
на Байконуре.
Колоритной творческой фигурой в в.ч 15646 был полковник Родин, сменивший Васильева на должности начальника баллистического отдела. Меня с ним связывала творческая, изобретательская работа. В частности, мы совместно отрабатывали заявку на электроэрозионный двигатель для управления объектами в космосе. При весе в несколько десятков грамм, и размерами с карандаш, он мог развивать тягу, достаточную для вращения обитаемого космического объекта относительно его осей.
Ну, и конечно, не могу не вспомнить одну из колоритнейших фигур, прибывающих на пуски ракет в качестве представителе Главного Управления Ракетного вооружения (ГУРВО) – полковника Мрыкина. В течение всей моей службы на полигоне, я помню его полковником (слышал, что где-то к концу 50-х он всё-таки стал генералом), но это был свирепый полковник. Когда он приезжал на полигон, вся власть и всё управление выполнением заказов, негласно переходило в его руки. Многие даже поговаривали, что сам Василий Иванович робеет перед ним. Помню, в году 55-м, не удавалось подготовить ракету к пуску в заданное время – то одно, то другое никак не получалось. Приказал выстроить личный состав на старте перед ракетой, и без всяких обиняков объявил, что если старт не будет произведен в назначенное время, весь списочный офицерский состав будет понижен в должностях и званиях, а солдаты и сержанты – отправлены в штрафной батальон. Такое обращение в духе царствующего Павла, воодушевило личный состав на подвиги, старт был произведен во время. Но тяжелое моральное испытание было компенсировано: офицеры получили повышения в звании и денежные премии, а солдаты и сержанты – десятидневные отпуска на родину или довольно крупные денежные премии.
Судьба подарила мне и других именитых сослуживцев из однокашников: Александр Максимов, однокашник, стал генерал-полковником, Начальником Главкосмоса, Генерал Легасов – начальником одного из ведущих управлений ПВО страны, о генерал-полковнике Бутылкине, почетном академике АН СССР и РФ, Герое Сов.Союза, я упоминал многократно. Вообще, из академического выпуска 1952 года, из моей группы в 40 человек, осталось всего несколько человек, не достигших высоких постов, воинских, геройских, лауреатских или ученых званий и степеней.
- А как было организовано обучение специалистов, ведь личный состав всё время обновлялся?
- Обучение шло по многим направлениям, одно из них – подготовка в школе младших специалистов. В одном из классов этой школы (начальник – полковник Шумилов), мы соорудили электрифицированный стенд с электросхемой – “одиннадцати листовкой”, длиной метров в 20, на ней все элементы подсвечивались, отражая все бортовые и наземные команды.
|
Схема содержала сотни элементов – реле, ключей, переключателей и сигнальных транспарантов, исполнительных элементов и сияла цветной иллюминацией, которой удивлялись все начальники, и каждый хотел иметь у себя такую схему – чудо классного оборудования. На этой схеме систематически проводились и тренажи офицеров – техников и начальников отделений. Делали эту схему техники Панюков, Бубнов и Запорожский. Судьбы Запорожского не знаю, а Бубнов был позднее командиров ракетной части в Чите, награжден орденом Ленина и умер молодым примерно в 70-м году. Ст. лейтенант Панюков стал позднее доктором наук и профессором, и именно он изобрел и сделал первый в мире автоматический пульт контроля ракет - машину испытания ракет (“МИР-1”), ставшую прототипом всех последующих систем для их автоматических испытаний. Помню такой случай: при испытании 8А11, при поверке готовности наземной сети, не прошла какая то команда, горит красный транспарант. Следует команда Панюкова: “второй, я первый. Разобрать главный разъем, на 93-м контакте желтого поля - убрать соринку!” А главный разъем, размером с хорошую сковородку, имеет три поля со 120 контактами, коммутирующими три кабеля толщиной с руку. Все бросаются к разъему, его раскрывают и ... ничего не находят. Второй докладывает – “контакт чистый”, разъем соединяют, проводят проверку, команда не проходит. Следует повторная команда: “второй, я же сказал, убрать соринку с 93-го контакта желтого поля!” Опять раскрывают контакт, ничего не видно. Первый командует промыть контакт и осмотреть его через лупу. Приносят лупу, контакт промывают спиртом и прочищают костяной лопаточкой. Собирают, проверяют – схема работает. Оказалась на контакте прозрачная жидкость от раздавленного насекомого. И это только один пример того совершенства знаний, которого добивались офицеры. Панюков просто ежедневно приходил к схеме, по часу глядел на неё и запоминал. Это было увлечение своей работой, граничащее с самоотверженностью.
- Полигон в то время был в центре внимания и приоритетов страны и правительства. Члены правительства, наверное, частенько наведывались на полигон. Вам приходилось сталкиваться с тогдашней правящей элитой на полигоне?
- Приходилось, конечно. Причём во время проведения операции "Тополь" произошёл один казус, о котором я сейчас с удовольствием расскажу. Это была та самая операция, где Хрущеву и Жукову в присутствии большого количества всякого иного начальства, демонстрировали образцы ракетного вооружения - от стратегических ракет до ракетных торпед подводных лодок и всё - последние образцы. Показ сопровождался пуском ракеты стратегического назначения, выставка и пуск производились на 4-й площадке. Так как моя группа в пусках не участвовала и была обеспечивающей это мероприятие, я был гидом по РВ. Докладывал Хрущеву и всей сопровождающей его группе, а Жукову - даже дважды (первый раз на репетиции). По результатам этой операции и были приняты решения о создании РВСН, пересмотре доктрины, о сокращении военной авиации и продаже новых крейсеров "на иголки". С одной стороны это было в интересах ракетчиков, с другой далеко не все ракетчики разделяли это решение.
А казус заключался в следующем. По установившемуся обычаю, когда до пуска оставалось пару минут, всему боевому расчету боевой машины пуска давалась команда освободить мочевой пузырь. Машина пуска располагалась на удалении 50-75 метров от ракеты, и такое мероприятие было далеко не лишним и предписывалось медиками. Когда перешли к пускам из бункера, этот обычай сохранился и соблюдался свято, и естественно, его не могли нарушить даже в таком торжественном случае.
Для наблюдения пуска, на удалении примерно метров 400-500, была построена специальная веранда, на которой накрыли столы для руководства, полные всякой невиданной нами всячины. Начальство, вооружившись биноклями, удобно расположилось в ожидании пуска. В бункере был установлен микрофон, с помощью которого все команды после усиления транслировались на громкоговорители, установленные на веранде. Раньше это не практиковалось, и в бункере забыли, что все неслужебные команды должны блокироваться выключением усилителя. И когда пусковой расчет выстроился в рядок для исполнения ритуала, конечно видимого в бинокли с веранды, из громкоговорителя на веранде послышался зычный командный голос руководителя пуска Игоря Золотенкова, забывшего выключить микрофон: “Куда Вы, так Вас, и разэтак, мать-перемать, претесь!”, на что немедленно последовала раздражённая реплика Жукова: “А нельзя ли динамики выключить, товарищ Головчанский?“
- Теперь уже не секрет, что всем известный космодром Байконур начинался из полигона Капустин Яр и основали его и строили именно кап.ярцы. Вы не помните подробностей его рождения?
- Фактически можно сказать, что Байконур начался 4-й старой. В 1954 году была создана Государственная комиссия по выбору места строительства космодрома. Председателем комиссии был назначен начальник испытательного полигона «Капустин Яр» генерал-лейтенант артиллерии В.И. Вознюк. Проведя рекогносцировку нескольких районов страны, комиссия вышла с предложением о размещении космодрома в пустынном районе Казахстана Тюра-Там, восточнее Аральского моря. Это место удовлетворяло всем требованиям по трассе запускаемых ракет и имело ряд преимуществ, среди которых важную роль играли такие, как равнинная полупустынная местность, наличие крупнейшей среднеазиатской реки Сыр-Дарья, близость железнодорожной магистрали и автомобильной трассы, количество солнечных дней в году и, главное, близость к экватору, дающая возможность использовать для запусков дополнительную скорость вращения Земли.
А дело было так. В начале января 1955 года, я получил приказание подготовить рекогносцировочную группу, которую затем возглавил генерал-лейтенант А.И.Нестеренко. Конечно, мы тогда не предполагали, что группа будет рекогносцировать полигон, называли его "целина", и считали, что это будут новые боевые поля. Подобрали группу солдат из моего дивизиона, самых лучших водителей для 2-х тяжелых артиллерийских тягачей АТТ с отоплением, под брезентовым кузовом и, помнится, несколько бортовых машин "Газиков" (только появившихся, с 4-мя ведущими). Снабдили их продовольствием, водой, спиртным и горючим из расчёта чуть ли не на два месяца, одели людей во всё новое (полярное обмундирование, запас белья), снабдили спальными мешками, одеялами, медикаментами, средствами радиосвязи, запчастями, шанцевым инструментом, средствами наблюдения, небольшой кухней, картами, в общем - всем необходимым для выживания в зимней снежной степи при низкой температуре и обеспечения безаварийного пробега, конечно - оружием, в том числе - охотничьим, включили в группу врача и техника по транспорту с инструментом, специалиста радиста. Группой же командовал ст. техник технической батареи ст. л-т Зотов (по специальности связист). Отправив экспедицию мы, естественно, обратной связи не имели и ничего не знали о её деятельности и только позже узнали, что эта группа определила место для нового полигона который и известен теперь как Байконур. Ни ст.лейтенант Зотов, ни солдаты и сержанты, ни приданные группе специалисты, обратно в часть не вернулись. Как потом рассказывали, то ли в шутку, то ли всерьез, самым привлекательным в облюбованном для жилого городка месте, они посчитали ржавую трубу, из которой текла минеральная вода, напоминавшая то ли "Ессентуки", то ли "Боржоми". Бывая потом в Ленинске, видел эту трубу. 12 февраля 1955 года правительством было принято решение о строительстве космодрома «Байконур».
- Ну а вот с Вами лично, не случались ли непростые, как говорят нештатные ситуации, которые запомнились на всю жизнь?
- Случались, конечно, уж если не трагические, или наоборот, комические, то во всяком случае, непростые ситуации, из которых приходилось, грубо говоря, выпутываться. Одна из таких ситуаций сложилась летом 56-го года. К августу выполнили все заказы, новых работ не планировалось, и я отпросился в отпуск. Взял путевку в Феодосийский санаторий, подлечиться после полученных травм в истории с метеорологической ракетой и, предвкушая удовольствие, направился в Крым. Обалдевший от крымских красот, Черного моря и художественной галереи Айвазовского, наслаждался крымскими фруктами, санаторным комфортом и песчаным пляжем. Но вот, где-то на 8-10-й день отдыха, в почтовой ячейке нахожу телеграмму: “Срочно прибыть в часть”. Уж больно мне не хотелось бросать отдых, да и лечение, путевка пропадала и не восстанавливалась! Решил телеграмму игнорировать, сделав вид, что не получил её. Проходит дня три, вызывает начмед госпиталя и дает расписаться, указав время и дату, что я прочитал телеграфный вызов на службу, подписанный генералом Головчанским. Деваться некуда, дело принимает серьезный характер, просто так отозвать из санаторного отпуска, да ещё предоставленного для лечения, было нельзя.
Собрался и в тот же день приехал на Феодосийский полигон, откуда уходил служебный самолет на Конституцию – полевой аэродром в.ч.15644. Ждать пришлось недолго, но после взлета пришлось пережить несколько неприятных минут. Сидел у иллюминатора по правому борту и вижу – из-под капота правого двигателя потихонечку подтекает масло.
Наблюдаю – капельки превращаются в струйки, достигающие задней кромки крыла, начинают капать с него. Через пару минут двигатель останавливается, винт его становится ”во флюгер”, самолет идет бочком. Все бы ничего, ИЛ-14 самолет летучий, но беда не приходит одна. Где-то над Керченским полуостровом попали в глубокий туман, самолет стал терять высоту – в то время на передней панели салона висел высотомер. Летим минут пятнадцать – двадцать, самолет болтает, земли не видно, высота медленно падает. Голос летчика приказывает пристегнуться, крепче держаться за кресло, поджать колени. Суши лапти… Но любопытство берет верх, гляжу в иллюминатор, под самыми колесам самолета, на удалении нескольких метров пролетела линия электропередачи, взгляду открылась бетонная полоса, мы на земле Краснодарского аэродрома.
На исправлении неисправности ушло несколько часов и к вечеру мы на Конституции. Прямо с телефона дежурного по площадке. звоню дежурному по управлению, прошу доложить генералу Головчанскому о моем прибытии, тут же для реабилитации, докладываю о происшествии в воздухе, объясняя задержку, и прошу указания - что делать. Получаю команду прибыть к начальнику Управления на следующее утро.
Переспав дома, утром мотовозом прибываю на вторую площадку, докладываю, дежурному и немедленно приглашаюсь в кабинет. Первый же вопрос меня ошарашил своей несуразностью: “Доложите, каким образом три изделия без охраны отправили в Болшево!”. Не понял, отвечаю, о каких изделиях идет речь. А выясняется, что маневровый мотовоз, собирая порожняк из спецвагонов для 8К11, зацепил одиночный вагон, включил его в состав, а затем, состав, путешествуя по железной дороге, прибыл в Болшево. Когда сняли крышки вагона, к изумлению всех увидели в нем три изделия. За кем они числились, как безо всякой охраны попали в Болшево – покрыто мраком неизвестности. Доложил генералу, так и так, ракеты за мной не числятся, учет ведет специальная служба Главного инженера части, комендант площадки с представителем ж.д. службы, Я же вагон не принимал и под охрану не сдавал. Не долго раздумывая, генерал объявил мне неполное служебное соответствие, со всеми вытекающими последствиями, но самым обидным для меня был испорченный отпуск.
Делать нечего, догуливать не стал. Прошло несколько месяцев, выполнили очередной заказ, вагонов с ракетами никто больше не угонял. Вызывает меня генерал через пару месяцев, так и так, говорит, пойми ситуацию: кто-то же виноват, с кого-то должен быть спрос, иначе спрос – с меня. Ну, а теперь, за хорошо выполненный заказ благодарность тебе, да премия трехмесячным окладом. Ждал я, ждал, чтобы ещё раз вагончик то увели, - нет, дважды на одном месте не везёт!
- Как получилось, что Вы покинули свою родину и оказались в Канаде?
- Почему я был вынужден эмигрировать в Канаду – вопрос длинный и
сложный. Кроме общей антирусской и противо-офицерской (а я был полковником в
отставке) ситуации, были очень влиятельные силы, желающие депортировать лично
меня из Латвии. С одной стороны это было связано с моим участием в войне на
территории Прибалтики, а латышские националисты, неонацисты и бывшие фашистские
легионеры набирали силу. С другой, был ряд обстоятельств, связанных с моей научной
работой. Наши исследования уже стали приносить первые плоды, когда , как нередко
бывало в подобных случаях, объявились “энтузиасты” от науки из числа партократической,
академической и бюрократической верхушки, сумевшие, благодаря своему высокому
служебному положению, обойдя первооткрывателей, заполучить сразу две государственные
премии. Среди этих энтузиастов были и член ЦК КП Латвии, вице-президент Академии
наук, директор института электроники этой академии, и министр здравоохранения
со своим заместителем по науке и парочка “маститых” академиков из Академии медицинских
наук и института биологических исследований в г.Пущино-на-Оке, некоторые из
них заняли в самостоятельной Латвии высокое положение.. Но самое страшное заключалось
в том, что они, заполучив высокие премии и стремясь спрятать “концы в воду”,
засекретили работу и на 10 лет полностью запретили её публикацию под предлогом
защиты государственного приоритета. Такой предлог можно было считать разумным,
если бы при этом публикации разрешались после регистрации приоритета. Однако,
куда более серьезным обстоятельством была травля авторов, организованная местными
националистами, во главе с обойденной премиями и жаждущей лавр Главным онкологом
республики. Это привело к разрушению всего коллектива разработчиков и развалу
работы.
Не выдержав гонений, оскорбительных и облыжных обвинений (в том
числе явно антисемитских и публиковавшихся только на латышском языке), коренной
рижанин Борис Каплан, ведущий специалист городского онкологического диспансера,
преподаватель медицинского института и главный хирург-гинеколог осажденного
Сталинграда, доктор медицины доброго десятка стран, покинул СССР и умер в Голландии,
а полковник Исаак Маерович, командир торпедного катера во время войны, доктор
медицинских наук профессор Государственного университета, вынужден был оставить
педагогическую деятельность. Но афёра высокопоставленных руководителей Латвии,
поддержанная Комитетом по Государственным премиям при СМ СССР, не смогла остановить
исследования. Оставшись в одиночестве, я всё-таки продолжил незавершённое дело
и сегодня более чем 40-летний труд, при поддержке моего сына Владимира, доктора
физико-математических наук, в основном завершён.
- Ну и подводя итог нашей с Вами беседе: как бы Вы охарактеризовали в целом годы жизни проведённые в Кап.Яре?
- Жизнь и служба в Капустином Яре, представляется как какая-то глыба бесконечно тяжелого воинского труда в бесконечном времени и пространстве Астраханской степи, с ее запахами полыни и шелестом волнующегося степного ковыля, свистом сусликов и клекотом орлов, с ее бездонным звездным небом и огромной, нигде больше не виданной луной, захватывающей, казалось с половину неба, с ее пыльными бурями и снежными заносами, степными пожарами и солнечными миражами, бесконечными полями цветущих маков, джунглями оазисов с гордо вышагивающими дрофами и с шумом вспархивающих из под ног стрепетов, с мириадами насекомых и изнуряющей мошкой, с незабываемой прелестью ее рыбалки и прожитой в Капустином Яре молодости.
Середа Ян
cпециально для сайта "Капустин Яр. История, техника, люди..."
При перепечатке или ином использовании материалов статьи активная ссылка на источник обязательна!